Сегодня нет, пожалуй, той страны, где не было бы картин Льва Дьяконицына. «Льва узнают по его когтям»,- говорят друзья.
Судьба художника и удивительна, и обычна. Дьяконицын — из поколения «шестидесятников», чьё детство прошло в зарницах войны, чья юность совпала с зимними «оттепелями» после культа личности Сталина, чьё творчество пробивалось на свет трудно, «эзоповским» образом. Спасала вера в культуру и природу России и вера в будущее, в свои силы.
Чудесным, целительным даром жизни для Льва стало искусство. Ребенком он с замиранием сердца смотрел на волшебство живописи под рукой старшего брата Вячеслава. Оставленные братом перед уходом на фронт кисти, краски и книги но искусству явились самым дорогим наследством.
В голодные военные годы, в четвертом — пятом классах школы Лев подрабатывал на жизнь перерисовкой Окон Роста, солдатских фотографий. Для себя рисовал иллюстрации к прочитанным книгам. Жизнь без матери, с вечно занятым на службе отцом, нищета и зло среды лишь закалили душу, воспитали терпение и отзывчивость.
Первый рисовальщик в школе, Лев надеялся поступить в Московский институт кинематографии. Но там не поверили, что привезенные рисунки — его, а не чужие.
Пришлось выбрать стезю историка, а затем искусствоведа и философа. Он закончил два института и две аспирантуры, написал и издал много книг, журнальных и газетных статей по истории и искусству России.
Книга Дьяконицына по истории русской живописи конца XIX — начала XX века, изданная в Перми в 1966 году, сразу стала открытием и учебным пособием. Это потом, спустя годы и годы, были изданы книги других авторов на эту же тему. Статьи Дьяконицына подвели итоги двух крупных дискуссий о современной живописи России — о «суровом стиле» и романтическом начале в искусстве (журнал «Творчество», №7, 1970, №3, 1974). А сколько из написанного не удалось опубликовать и издать!
Больше четверти века с искусствоведениемсовмещалось ведение курсов философии и эстетики в вузах страны.
Система государственного «мышления» была иссушающей. Официальный ленинский принцип партийности литературы вызвал другую, «теневую» крайность у «левых» ортодоксов культуры: дешевую мистику в философии и «другое искусство» в живописи. Не склонный примыкать к лагерям, Дьяконицын там и там считался «чужим» и «наивным».
Разочарованный всей этой конъюнктурой, Лев обрел свою настоящую свободу в собственной живописи.
Поводом стало дружеское «напутствие» замечательного вологодского художника Владимира Корбакова. Случилось это в августе 1976 года после совместной работы в мастерской. С тех пор ни дня — без этюдов, эскизов композиций или рисунков. Пейзажи писались летом, зимой, в дождь, в холод. Всё было в радость. Эти пленэрные этюды художника привлекают правдивостью настроения, гармонией цвета и крепкой композицией. Иные из этюдов совсем картинны. К удивлению случайных зевак художник «от себя» вписывал в пейзаж то архитектуру, то озеро или реку, то фигуры людей. Иногда, напротив, натурный мотив он сводил едва ли не к формуле, очищая его от сора увиденного. Природа Подмосковья и родной Вологодчины у Дьяконицына полна тонкого психологизма, обжита, дружна с человеком, беззащитнодоверчива. Многие из пейзажей ностальгически грустны не только памятью древней русской земли, обликом заброшенных старых городков и селений, но и чувством обреченности заповедных мест перед натиском современной технологии. Природа и человек едины в его холстах. Вот почему зрителя так волнует в них здоровье природы, ее солнечные улыбки и дождливые слезы, томление весны и тоска предзимья. Удачными оказались и портреты Дьяконицына, особенно серия автопортретов 1983 года. В этой серии живописец раскрыл разные свои ипостаси духа, которые могли бы носить названия: «проповедник», «хиппи», «мученик», «философ», «человек Достоевского», «вечный юноша» и другие.
«Как это интересно — заглянуть в душу человека, поймать живое состояние модели, живую минуту бытия»,- говорит художник.
Портреты его исполнены быстро, размашисто, звонко по цвету. Сама легкая или тяжелая, «густая» динамика пятен цвета играет на образ. Лучшие из портретов общезначимы, типажны и поэтичны всем своим строем.
Кроме автопортретов, среди шедевров художника — трепетные женские образы Елены Савельевой (1983), дочери Елены (1984) и другие. В ряде портретов угадан будущий облик модели (автопортрет «Зимний», портрет жены и другие). Характерен курьез с портретом младшей дочери мексиканского архитектора Закариаса, который больше напомнил черты старшей дочери. «Родство замечает сама рука»,- заметил художник.
Во многих портретах сквозит сожаление об уходящей молодости и красоте. Сожаление, которое, конечно, не всегда приятно модели.
Своим главным «опытным полем» в живописи художник считает натюрмортные композиции. Здесь он открыл для себя, по его словам, театр вещей, где они получили свои роли и свою мелодраму. «Сценическая» площадка застолья оказалась весьма ёмкой и разноликой по чувствам. Дружба и разъединение предметов, радостная или тревожная обстановка, сольные партии вещей — всё оказалось воплощенным в красках и построении.
Ряд предметов получил свой знаковый символ: яблоки — как вестники молодой цветущей жизни, скульптура и книги — как знаки истории и культуры. Вынос застолий в русский пейзаж придал иным натюрмортам особую монументальность (например, холст «Камчатка», 1993).
Жанр натюрморта раскрепостил волю, фантазию и руку художника. Никаких специальных натурных постановок — только воображение, темперамент и жест творца.
Начав с традиций импрессионизма, Лев Дьяконицын вскоре увлекся экспрессионизмом, хлесткими ударами цвета, а в последнее время, весьма успешно,- абстракцией. Мазок наносился
«натурной» живописи. Самоценность фактуры и цвета, декоративный орнамент письма стали главной его заботой.
Полотна Дьяконицына становились более прозрачны и чисты по цвету и при всей «нечаянности» композиции — более упорядочены, изящны.
К моменту нашего знакомства и дружбы с ним он был уже сложившимся европейским мастером со своим лицом и манерой письма.
Бывая на вернисажах художника, я почувствовал личное расположение к нему и уважение других живописцев. Художник возглавил одно из авторитетных объединений художников Москвы — «Остож», демонстрировал холсты в Третьяковской галерее, на выставках Арт-Мифа, «Золотой кисти» и других.
Процесс демократизации в России открыл имя художника миру. Далекий от политических игр, от потакания «злобе дня», живописец, думается мне, добился честного признания самим своим самобытным языком живописи и широким философским взглядом на «частную» жизнь человека.
Его холсты обращены не к толпе, а к лицам и личностям, к людям, искушенным в искусстве. Опора Льва Дьяконицына на традиции экспериментального реализма, на опыт мировой живописи внушает пиетет и вызывает неподдельный интерес развитием этих традиций. Оставаясь художником русским, чутким, отзывчивым к миру, Лев Дьяконицын предстает значительной фигурой в современной панораме искусства.
Зрелый годами, он ощущает себя в живописи совсем молодым.
Адольф КОЖУЛ. Перевод на русский язык Ингрид Лошонц.
Адольф Кожул (род. в 1941 г. в Загребе) — известный хорватский журналист, критик и коллекционер. Организатор международных выставок-аукционов «Над Атлантикой» и др.